Византийская держава. История и культура государства ромеев
ВИЗАНТИЙСКАЯ ДЕРЖАВА
История. Религия. Философия. Литература
 

ВИЗАНТИЙСКАЯ ДЕРЖАВА » Общеисторический форум » Древняя история » Бьюри II [Страниц (8): « 1 [2] 3 4 5 » последняя страница ]

| Новая тема | Ответить | | Поиск в теме |
| Версия для печати |
Вячеслав Николаевич


Анфипат
Откуда: Пермь, Россия
ICQ

§ 3. Императорские дворцы
Большой Дворец лежал к востоку от Ипподрома. В целом его территория должна была занимать почти весь Первый регион, со временем распространяясь на террасы склонов первого холма до самого берега моря. Таким образом, разрастаясь год от года, он стал напоминать средневековые японские дворцы или московский Кремль, поскольку состоял из множества отдельных групп строений, тронных залов, помещений для аудиенций, церквей, летних домов среди садов и террас. Но первоначальный дворец, задуманный Константином, и до шестого века мало или вовсе не подвергавшийся достройкам, был более скромных размеров. Он помещался на вершине и на верхних склонах холма, вероятно, не превосходя размерами ту укрепленную резиденцию, которую Диоклетиан построил для себя в Салоне. Резонно предположить, что два дворца были схожи в каких-то своих архитектурных чертах, но план дворца в Салоне с трудом может послужить руководством для попыток реконструировать Константинопольский дворец. И не только потому, что различались топографические условия – обустройство резиденции правящего суверена не могли быть такими же, которые подходили для бывшего правителя, живущего в уединении после отречения от власти. Совершенно необязательно, чтобы дворец Константина, как и Диоклетианов, в плане являл собой прямоугольник. Он находился к западу от Ипподрома, у северного края Августеона, где и располагался парадный вход. Эти ворота были известны, как Халка, и назывались так, вероятно, по бронзовой крыше вестибюля. Сразу же за входом находились казармы стражей-схолариев, и в этом можно заметить сходство с дворцом Диоклетиана, в котором казармы охраны размещались вблизи от парадного входа – Золотых Ворот. Место к западу от казарм, в сторону Ипподрома, занимала группа зданий, известных, как Дворец Дафны, из которых два самых важных были: Августей, тронный зал, на потолке которого был изображен большой крест из золота и драгоценных камней, и Зал Девятнадцати Аккувитов, используемый для церемониальных пиршеств. Возможно, Трибунал – большая открытая терраса – лежал в центре огороженной дворцовой (или только территория Дафны имеется в виду?) территории. С восточной стороны стояли Консисторий, или Зал Совета, церковь Христа (Lord) и казармы кандидатов и протикторов.
Если все эти здания с прочими апартаментами и службами симметрично располагались внутри огороженной прямоугольной территории (что вовсе не кажется обязательным), то вне этой ограды, хоть и в тесной с ней близости, находилось сооружение, которое можно рассматривать либо как отдельный дворец, либо как часть Большого Дворца. Это была Магнавра. Она находилась на восточной стороне Августеона, близко к зданию Сената, а дорога, что вела от Большого Дворца к прилегающей к Магнавре территории, проходила рядом с церковью Христа.
На берегу моря к северу от Дворца стоял дом Гормизда, про который говорят, будто Константин Великий отдал его персидскому принцу Гормизду, бежавшему к нему в поисках защиты. Позднее этот дом оказался внутри территории Большого Дворца. Морской берег на нижних склонах холма долгое время после основания города застраивался частными домами богатых сенаторов, но в дальнейшем им предстояло постепенно исчезнуть, так как пределы императорской резиденции расширялись.
В северо-западном углу города, во Влахернах существовал другой императорский дворец. О его роли в раннюю эпоху нам мало что известно, однако в тринадцатом веке он заменил собой Большой Дворец как резиденция императоров.
Гораздо большее значение имел в четвертом и пятом столетиях Евдомский дворец на берегу Пропонтиды недалеко от Золотых Ворот. Он соответствует Makri Keui, находящимся как раз на расстоянии семи римских миль от Августеона. Здешняя равнинная местность, пригодная для устройства военного лагеря, была названа, по аналогии с Римом, Марсовым Полем. Валент построил Трибуну для того, чтобы император мог с нее осматривать войска. Ко времени Валента, вероятно, относится и закладка дворца, который в дальнейшем был расширен или перестроен Юстинианом. Местность освящали несколько церквей, например, пророка Самуила, содержавшая его останки, и Иоанна Предтечи, которую построил Феодосий I, чтобы хранить там священную реликвию – голову святого. Все императоры, избиравшиеся в Новом Риме от Валента до Зенона и Василиска, короновались и провозглашались в Евдоме. Марсово Поле становилось свидетелем многих исторических событий, и не однажды, когда в городе происходили землетрясения, охваченное паникой население устремлялось сюда в поисках надежного убежища.



(Отредактировано автором: 20 Января, 2010 - 16:37:50)

-----
Пожалуйста, заплатите налоги! Сomes sacrarum largitionum.

Всего записей: 294 : Дата рег-ции: Март 2008 : Отправлено: 20 Января, 2010 - 13:51:31
Вячеслав Николаевич


Анфипат
Откуда: Пермь, Россия
ICQ

§ 4. Ипподром

Ипподром располагался в месте, которое сейчас называется Atmeïdan, что является турецким эквивалентом слова, а его ориентация (с северо-северо-востока на юго-юго-запад) точно отмечена тремя монументами, до сих пор находящимися на своих изначальных местах вдоль его оси. Его общий план и внутреннее устройство позволяют обнаружить замысел, известный по Circus Maximus в Риме, каковой, похоже, и послужил моделью при проектировании и начале строительства Септимием Севером в конце второго века. Но он был меньших размеров, и, завершенный Константином, обладал немалым числом индивидуальных особенностей. Так как на холме поверхность земли не везде была на одном уровне, южную часть, которая оканчивалась полукругом (сфендоном), приподняли на массивных сводах, которые и сейчас можно увидеть. Характер местности определил важные отличия константинопольского Ипподрома от устройства Большого Цирка. Там главные входы располагались у полукруглого края; здесь это был невозможно, и главные входы (если их было больше одного) устроили на западной стороне.
На северной стороне, как и в Риме, находились карцерес, стойла для коней и повозок, а также склады всех принадлежностей для ристаний и зрелищ. Но над всей постройкой, являвшейся обязательной частью всех римских ипподромов, высилась кафисма, уникальная и характерная черта Константинопольского Ипподрома. Это сооружение, воздвигнутое, вероятно, Константином, являлось маленьким «дворцом» с комнатами для удобного размещения императора, соединенным с Большим Дворцом винтовой лестницей. В передней части ее была устроена императорская «ложа», из которой император смотрел на ристания – собственно кафисма или сиденье, которая дала имя всему сооружению. Сразу под этим «дворцом» имелось помещение, вероятно, приподнятое над уровнем дорожек, и известное, как Стама; скорее всего, его во время представлений занимали императорские гвардейцы.
Внизу по середине между беговыми дорожками пролегала спина («позвоночник»), длинная низкая стена с метами на каждом конце, вокруг которых должны были поворачивать колесницы. Длина гонки обычно составляла семь кругов и, вероятно, в Константинополе использовалось такое же устройство, как и в Риме, чтобы зрители могли в каждый момент определить число уже пройденных кругов уже. На одном конце спины, так, чтоб их отовсюду было хорошо видно, вывешивались семь изображений дельфинов, на другом – семь яиц, эмблем, соответственно, Нептуна и Кастора и Поллукса, божеств, ассоциирующихся с лошадьми. Когда первая колесница проходила поворотный пункт, служитель убирал дельфина или яйцо. Спину украшали произведения искусства, и три из них пережили турецкое завоевание. Древнеегипетский обелиск Тутмоса III, привезенный из Гелиополиса, был помещен в центре спины Феодосием Великим, на пьедестале имелся барельеф, представляющий императора и его семью, следящих за состязаниями. Выбор места для этого монумента, несомненно, был определен тем, что Август поместил в центре спины римского цирка обелиск, который сейчас стоит на Пьяцца дель Пополо. К югу от монумента Феодосия находилась еще более знаменитая историческая реликвия, бронзовая колонна в форме трех змей, чьи головы поддерживали золотой треножник, посвященный греками Аполлону Дельфийскому после великой победы при Платеях. Константин вывез ее из Дельф, когда обирал Элладу ради украшения своей новой столицы. Третий монумент, который стоит дальше к югу, это колонна из каменной кладки, которая изначально поднималась на высоту 94 футов и была облицована пластинами из полированной бронзы. Бронза исчезла, как и верхняя половина колонны. Не только вдоль спины, но и в других частях Ипподрома имелось немало статуй и произведений искусства, особенно в длинном променаде, который вел вокруг всего сооружения над ярусами сидений. Фасад кафисмы был украшен четырьмя конями Лисиппа из золоченой бронзы; они были увезены в Венецию дожем Дандоло после захвата города разбойниками Четвертого Крестового похода и теперь украшает фасад Сан Марко.
Константинопольский Ипподром, вероятно, был способен вместить больше зрителей, чем римский Circus Maximus, который, в соответствии с недавними расчетами, мог принять от 70 000 до 80 000 человек. Ярусы сидений в нем поднимались выше, чем в римском цирке. Представляется, что здесь имелось более 30 рядов. Специальные сиденья, видимо, в нижних рядах, предназначались для сенаторов. Члены факции синих имели обычай занимать места на западной стороне сооружения, справа от трона, а зеленые на востоке.
Зрители входили на Ипподром с западной стороны. Известно, что существовал единственный основной вход, рядом с кафисмой, вероятно, носивший имя Больших Ворот. Заключить это мы можем, исходя из того, что южнее имелся другой доступ, хотя его существование в источниках ясно не зафиксировано. Еще один выход, единственный, известный с самого раннего времени, носил имя Ворот Мертвых, через которые, судя по названию, выносили трупы. Предположительно, они находились где-то в восточной стене здания. В более поздние времена существовали ведущие во Дворец ворота, располагавшиеся рядом с кафисмой, но в пятом и шестом столетиях единственный проход с Ипподрома к дворцу Дафны вел через саму кафисму и через уже упоминавшуюся винтовую лестницу.
С установлением империи зрелище гонок колесниц сделалось жизненно необходимым элементом жизни римского населения. Эпиграфика, равно как и литературные источники периода ранней империи с избытком иллюстрируют всепоглощающий интерес, проявлявшийся всеми классами к цирковым развлечениям, и эта страсть, которую христианству не удалось умерить, была унаследована и Константинополем. Богословы должны были негодовать по этому поводу, но их запреты имели не больше действия, чем красноречие языческих сатириков. В пятом и шестом веках колесничие оставались весьма состоятельными людьми, Порфирий во времена Анастасия был всеобщим кумиром, подобно Скорпу и Таллу при Домициане, или Диоклу при Адриане и Антонинах. Императоры, хотя и не следовали неподобающим примерам Нерона, Коммода и прочих беспутных властителей, практиковавшихся в искусстве колесничих, но открыто разделяли пыл приверженцев факций Ипподрома, игравших в Константинополе в течение двух веков гораздо более существенную роль, чем цирковые партии когда-либо играли в Риме.
Происхождение четырех факций, получивших имена по их цветам – синие, зеленые, красные и белые, неясно. Они существовали еще в последние годы Республики, и организационные начала их, вероятно, были положены подрядчиками, которые поставляли коней и колесницы, когда магистрат или кто-либо еще устраивал публичное празднество. Число соперничающих цветов определялось тем, что в состязаниях обычно участвовали четыре колесницы, и это вызвало появление четырех соответствующих конкурирующих компаний, или факций, (состоявших из?..) нуждавшихся в определенном штате конюхов, механиков, посыльных; все они существовали за счет того, что получали от устроителей празднеств, плативших им по твердому тарифу.
В каждом общественном слое, начиная с императора, люди отдавали свои симпатии той или иной соперничающей факции. Небезынтересно, что эта приверженность, как и политические взгляды, зачастую передавалась по наследству. В четвертом веке часть населения крупных городов Востока официально разделялась на приверженцев четырех цветов и использовалась для целей, не имевших отношения к ипподрому. Из них формировали полувоенные отряды, которые при необходимости можно было использовать для обороны города или для выполнения общественных работ. В соответствии с этими официальными организациями, включавшими в себя демос, т. е. народ, партии Ипподрома стали называться димами, и были поставлены под общий контроль димархов, подчинявшихся префекту города. Мы не знаем, по какому принципу из общего населения отбирались члены димов, ведь свои симпатии тем или другим цветам отдавало большинство городских жителей, но можем признать вероятным, что внесение в списки димов было добровольным.
Как и принцепсы ранней империи, автократоры пятого и шестого столетий, как правило, демонстрировали подчеркнутую благосклонность одной из партий. Феодосий II потворствовал зеленым, Маркиан выказывал свое расположение синим, Лев и Зенон – зеленым, в то время как Юстиниан предпочитал синих. Эти две партии возвысились до такого важного положения и популярности, что практически затмили красных и белых, постепенно потерявших какое-либо значение, и те, в конце концов, были обречены, хоть и сохраняя свои названия, организационно слиться, соответственно, с зелеными и синими.
С того времени, как юный Рим унаследовал у своей старшей сестры страсть к гонкам колесниц, византийский ипподром заполучил политическое значение, какового никогда не имели римские цирки. Именно здесь столичный народ аккламациями одобрял избрание нового императора. Здесь он открыто критиковал его действия и шумно требовал смещения непопулярных министров. Снова и снова, на протяжении всей позднеримской истории, Ипподром становился подмостками политических демонстраций и мятежей, потрясавших трон или угрожавших ему, а один из нынешних писателей уподобил спину, разделявшую ипподромные дорожки, оси всего византийского мира. Можно утверждать, что Ипподром при автократическом правлении заменил собой народное собрание старого греческого города-государства.


(Отредактировано автором: 23 Января, 2010 - 15:44:03)

-----
Пожалуйста, заплатите налоги! Сomes sacrarum largitionum.

Всего записей: 294 : Дата рег-ции: Март 2008 : Отправлено: 23 Января, 2010 - 10:37:26
Вячеслав Николаевич


Анфипат
Откуда: Пермь, Россия
ICQ

§ 5. Пригороды. Население

Римляне, которых Константин заставил обосноваться в своем новом городе, обнаружили, что ближайшие окрестности вполне подходят обустройства загородных дач – а пребывание на лоне природы в течение сотен лет была характерной особенностью римской жизни. Отправляясь из Рима на отдых, они обычно путешествовали до Тибура или Тускулума или Лавиниума, или добирались до морских курортов Антиума и Террацины, а то и дальше, чтобы насладиться прелестями неаполитанского залива. Теперь, когда они состояли при Константине, их виллы заняли лежащие на побережье пригороды, до которых легко можно было добраться на корабле. Мы можем разделить пригороды на три основных группы: западная, простирающаяся от стены Феодосия до Евдома; берега Босфора; и азиатские побережье от Хрисополя (Скутари) на юго-восток до Карталимена (Karta Limên, нынешний стамбульский район Картал). Пригород Евдом и его дворец мы уже описывали.
На европейской стороне Босфора, за пределами Галаты, находился пригородный квартал Св. Мамы, где существовала резиденция императоров, часто посещавшаяся ими в восьмом и девятом веках. Далее к северу лежало одно их двух мест, носивших одинаковое имя Анаплюс – название, вносящее путаницу, поскольку в более общем смысле оно употреблялось для всего европейского побережья проливов. Анаплюс, находившийся южнее, соответствует современному Kuru-Chesme; другой расположен у Rumili Hissar. Между этими местностями находился пригород Промота и Гестии (Arnaut Keui) со знаменитой церковью Св. Михаила, основанной Константином и перестроенной Юстинианом. Ее не следует путать с еще одной церковью во имя этого архангела, находившейся в лежащем двумя милями севернее Румили Хиссара пригороде Состенион, отголосок имени которого сохранился в названии «Стения». На азиатской стороне, напротив Стении и по соседству с Канлией, располагались пригороды Борадион и Анфимий.
Напротив самого Константинополя располагались городки Хрисополь, живописно раскинувшийся на западных склонах холма, и Халкидон, сейчас Kadi Keui.Южнее Халкидона берег изгибается, отклоняясь к юго-востоку и образуя залив Никомидии. Там находились пригороды Гиерия (Fanar Bagche), Дрис («Дуб», современный Jadi Bostan), Сатирос, Бриас (Mal-tepe) и Карталимен. Рядом с Дрисом находились Руфинианы – поместье префекта претория Руфина, где он построил монастырь и роскошный особняк; конфискованный после его смерти, он стал императорской собственностью, и в этом дворце порой обитали члены императорской семьи. В Гиерии Юстиниан построил знаменитый дворец, пристанище для своего летнего уединения, а в девятом веке Феофил избрал для той же цели Бриос. По диагонали от этих пригородов лежит группа Принцевых островов, по своему климату замечательно подходящих для загородных вилл, но во времена империи они не являлись для Константинополя тем, чем Искья и Капри были для Неаполя, и чем им предстояло сделаться в нынешние времена; Принцевы острова были застроены монастырями и использовались, как почетная тюрьма для свергнутых наследников трона, где им обеспечивались вполне приемлемые условия существования.
Все эти пригородные местности на обоих континентах сформировали некое крупное городское единство, нечто вроде Большого Константинополя, части которого сообщались между собой по морским путям. Вероятно, не окажется преувеличением предположение, что население собственно города и всех его пригородов приближалось к миллиону. Для точных исчислений данных не имеется. Автор пятого столетия объявляет, как общепринятый в ту пору факт, будто новый город превосходил Рим как числом жителей, так и богатством. Увы, цифры римского населения в ту пору, как и вообще в период Империи, весьма неопределенны; последние подсчеты дают 800 000 до 2 000 000 жителей. Для Константинополя они варьируются от 500 000 до 1 000 000, и, скорее всего, в пятом веке его население составляло немногим меньше миллиона.

(Отредактировано автором: 26 Января, 2010 - 10:11:06)

-----
Пожалуйста, заплатите налоги! Сomes sacrarum largitionum.

Всего записей: 294 : Дата рег-ции: Март 2008 : Отправлено: 24 Января, 2010 - 10:21:20
Вячеслав Николаевич


Анфипат
Откуда: Пермь, Россия
ICQ

ГЛАВА IV
СОСЕДИ ИМПЕРИИ В КОНЦЕ ЧЕТВЕРТОГО СТОЛЕТИЯ
Создатель Империи пришел к мудрому заключению, что при нем экспансия римской власти достигла предназначенных ей границ. Этот вывод логически проистекал из уверенности Августа, что все будущие войны Рима должны преследовать оборонительные, а не наступательные цели. Его проницательность подтверждается историей минувших с тех пор пятнадцати столетий. За долгое время существования Римской империи было не так много десятилетий, когда она не ввязывалась в военные действия, но за редкими исключениями все ее войны велись либо для обороны границ, либо преследовали целью возвращение отторгнутых у нее провинций. Единственным очевидным исключением было завоевание Британии. Задачу захвата Дакии и земель за Тигром (которые вскоре пришлось оставить) Траяну диктовали не столько наступательный пыл, территориальные претензии или имперское тщеславие, сколько стремление укрепить оборону Иллирии и восточных провинций. После Траяна даже и подобных предприятий почти не было. Приобретения Диоклетиана по Тигру замышлялись в основном ради безопасности, а если можно допустить, что всякая война – это самозащита, то именно стремление защитить себя привело Ираклия в сердце Персии. Разумеется, велись завоевательные войны, первый шаг к которым делало римское правительство – но только ради возвращения земель, прежде столетиями принадлежавших Риму. Если мы сочтем неспровоцированное нападение на соседей самым отвратительным преступлением, в котором можно обвинить государство, то мало государств имеют столь незапятнанный послужной список, как поздняя Римская империя. У нее не имелось ни соблазна, ни сил, чтобы на такое преступление решиться. Искушений Рим почти не испытывал, поскольку не существовало давления населения, требующего территориальной экспансии; Империя редко была в состоянии планировать захваты, поскольку все ее наличные силы употреблялись для самосохранения. Как во времена Августа, приходилось встречаться лицом к лицу с двумя постоянными противниками:
hinc mouet Euphrates, illinc Germania bellum.
На востоке Парфии наследовала Персия, за персами пришли сарацины, которых сменили турки. На западе, после того, как германское вторжение и образование тевтонских королевств лишило Империю половины ее территории, римским правителям пришлось столкнуться с франками – после лангобардов, норманнами после франков, а затем с крестоносцами. Но и это еще не все. На севере появились новые враги в лице азиатских кочевников и славян.
В этой главе мы рассмотрим трех противников, с которыми Империи пришлось считаться в пятом веке: персов, германцев и гуннов.
§ 1. Персия.
Когда власть парфян была свергнута революцией 226 г. после Р. Х., иранское государство обновилось и усилилось при череде монархов, пробудивших военную славу древних Ахеменидов, законными наследниками которых они сами себя считали. Персию при династии Сасанидов Римская империя признавала силой равного с ней ранга, в отношении всех прочих иностранных государств она до такого признания не снисходила и никогда не удостаивала подобной чести парфян. Расцвет новой династии пришелся на время, когда Империя входила в период внутренних раздоров, потрясших ее до основания, и ничто не доказывает действенность реформ, предпринятых в конце третьего века, более наглядно, чем тот факт, что в последующие триста лет римляне (несмотря на непрекращающуюся борьбу, заставлявшую направлять всю их энергию в Европу), оказались способны удержать свои восточные рубежи без каких-либо серьезных уступок такому грозному и хорошо организованному сопернику.
Двумя самыми достойными внимания особенностями персидского государства были существование родовой знати и наличие государственной религии, зороастризма. Первое являло собой момент резкого расхождения, второе – удивительного совпадения с устройством Римской империи. Высшая знать именовалась «люди Домов» и, вероятно, каждый знатный перс обладал большими земельными владениями, в которых распоряжался, как полноправный властелин. Но самой здоровой и сильной частью нации являлась знать более низкого ранга, тоже землевладельческая, известная, как декхане. Между двумя этими классами существовали отношения, которые можно счесть разновидностью феодальных; по всей видимости, на феодальных обязательствах основывалась и военная организация. Некоторые высшие государственные чины по закону могли назначаться только из представителей определенных фамилий, и влияние знатнейших вельмож зачастую направлялось против царской власти.
Для почитателей античных Греции и Рима одной из самых замечательных особенностей их устройства – по сравнению с аналогичными институтами грозившей с востока великой Иранской монархии – являлось отсутствие религии, основанной на ревностном почитании традиций. Ее жрецы обладали в государстве огромной властью и использовали ее для противодействия каким-либо переменам, что было несовместимо со свободами, которыми пользовались города-государства Европы. Установление христианства уравняло Рим с Персией. С тех пор обеими государствами управляли ревнивые боги. В обеих царствах разыгрывался спектакль, роли в котором исполняло могущественное священство, отличавшееся жесткой внутренней иерархией, нетерпимостью и усердием в гонениях. Каждая область в персидской провинции, по всей видимости, находилась под духовным контролем высшего мага-жреца (аналогичного епископу), а во главе всей священной иерархии стоял верховный архимаг. В каком-то отношении организация магов стала государством в государстве. Царей зачастую раздражал диктат жрецов, время от времени между ними вспыхивали конфликты, но жречество пользовалось моральной поддержкой стоявшей за ним знати. Царь мог в течение нескольких лет открыто противостоять жрецам, но их власть неизбежно утверждалась вновь.
Хотя оба правительства пресекали частные инициативы своих граждан по налаживанию мирного общения, следуя политике, напоминающей нам о Китае или средневековой России, а торговля между двумя странами существовала почти исключительно в приграничных районах, все же влияние Персии на римскую цивилизацию было ощутимым. Мы уже видели, как персидский метод ведения военных действий повлиял на характер римской армии. Мы видели также, как основатели имперской автократии имитировали, хотя и в видоизмененной форме, царские церемонии Ктесифонского двора; в результате этого влияния должен был, в конечном счете, появиться церемониальный этикет дворов современной Европы. В дипломатических отношениях между Империей и персидским правительством мы обнаруживаем и исток норм европейской дипломатии.
У современных монархов есть обычай именовать друг друга «братьями», а это была практика, принятая для сношений императора и царя царей. Какие бы преимущества для достижения собственного превосходства один из них ни накопил, они обращались, как равные и считали друг друга двумя светочами мира – говоря восточным образным языком, солнцем востока и луной запада.
У современных монархов есть обычай именовать друг друга «братьями», а это была практика, принятая для сношений императора и царя царей. Какие бы преимущества для достижения собственного превосходства один из них ни накопил, они общались, как равные и считали друг друга двумя светочами мира – говоря восточным образным языком, солнцем востока и луной запада. Когда на один из тронов восседал новый властитель, было принято посылать посольство к другому двору для объявления о воцарении, а если эту формальность не исполняли, то такой шаг рассматривался, как крайне недружественный. Послы пользовались особыми привилегиями, их багаж не облагался таможенными пошлинами, а когда они достигали границы, правительство, к которому они посылались, обеспечивало их путь к столице и оплачивало расходы. В Константинополе одной из обязанностей магистра оффиций была подготовка к прибытию посла, к его приему и развлечению и, необходимо добавить, наблюдение за его передвижениями. Для всех важных переговоров назначались люди высокого ранга, величавшиеся «великими послами» – в отличие от менее значительных посланников, которые использовались в не столь важных случаях.
В четвертом веке восточная граница империи обеспечивалась двумя договорами и в грубом приближении может быть представлена, как линия, идущая в меридиональном направлении от пределов Колхиды на Черном море до Киркесия на Евфрате. Иовиан в 363 г. после Р. Х. возвратил Персии большинство земель (но не все) ниже по течению Тигра, завоеванных Диоклетианом; новая разграничительная линия следовала по руслу Нимфия, который с севера нес свои воды к верхнему Тигру, затем по прямой, проведенная к югу между Нисибисом и Дарой к реке Аборр, а затем по течению Аборра до его впадения в Евфрат у Киркесия. Таким образом, мощные крепости ниже Евфрата, Нисибис и Сингара, были персидскими; Амида и Мартирополь, Эдесса, Констанция и Ресаина – римскими.
Римская система защиты границ, знакомая нам по Британии и Германии, не была воспринята на востоке, и с трудом могла соответствовать географическим условиям. В Месопотамии или на пролегающих в пустынях сирийских границах мы не находим признаков постоянного барьера в виде вала и рва, вроде тех, что видны в Нортумберленде и в Шотландии, и в землях по Рейну. Система оборонительных сооружений здесь была более современной и состояла из цепочки фортов. Вдоль Евфрата располагались крепости, имелась и группа фортов вдоль Аборра (Хабур) и к северу от Дары к Амиде.
Восточная граница Малой Азии тянулась от Верхнего Евфрата (от его составляющей Кара Су), а двумя самыми важными базами там были Мелитена на юге и Сатала (Садах) на севере. Мелитена находилась на одинаковом расстоянии от Антиохии и Трапезунда, из Самосаты до нее можно было добраться либо прямой дорогой, либо более длинным путем через правый берег Евфрата. За Евфратом лежала Римская Армения (вплоть до линии от Эрзерума к Нимфию), которая сама по себе представляла горное укрепление против Персии.
Бескрайняя пустыня, простиравшаяся к востоку от Сирии и Палестины к Евфрату, и обширная местность южной Месопотамии служили убежищем арабам-набатеям, которые римлянам были известны, как сарацины или скениты («люди палаток»). Они не имели постоянного местопребывания, жили под небом, и римский историк красочно описывает их жизнь, как вечные перелеты: vita est illis semper in fuga. Они ютились на всех, пригодных для возделывания, клочках земли, или же промышляли грабежом. Они могли безнаказанно вторгнуться в римскую провинцию, поскольку гоняться за ними по пустыне было совершенно бесполезно. Веспасиан прибегал к их помощи против иудеев. В третьем веки некоторые из их племен стали переселяться на римскую территорию. Появление таких поселений, которые можно сравнить с поселениями германцев в других пограничных областях, поощрялось правительством. По другую сторону границы они оставались разбойниками и извлекали выгоду для себя из вражды Рима и Персии, предлагая свои услуги то одной власти, то другой. В южных районах многие из них в четвертом и пятом веках были обращены в христианство под влиянием селившихся в диких местностях отшельников. Христианство в основном распространилось в племени Гассана, и в дальнейшем мы встретим гассанидов действующими – если то было им выгодно – в интересах Империи, в то время как их злейшие враги, сарацины Хира, создавшие мощное государство к югу от Вавилона, находились под сюзеренитетом Персии. Эти варвары, нежелательные ни в качестве друзей, ни в статусе врагов, играли примерно ту же роль, что и племена краснокожих в борьбе между Англией и Францией в Северной Америке.
Защитой Сирии от сарацин пустыни служила цепь крепостей от Суры на Евфрате до Пальмиры, вдоль превосходной дороги, построенной, вероятно, еще Диоклетианом. Пальмира была центром путей, ведущих на юг к Босре, к юго-западу – на Дамаск, на запад – к Эмесе, и к Епифании, и к Апамее.
За долгими и жестокими войнами третьего и четвертого столетий, во время которых погибли два римских императора, Валериан и Юлиан, последовал 140-летний период (363 – 502 гг. после Р. Х.), во время которого мир только дважды ненадолго нарушался пустяковыми эпизодами военных стычек. Эта передышка на востоке была для Империи всего важнее, поскольку позволяла константинопольскому правительству удерживать провинции в Европе, которым угрожали германцы и гунны. Продолжительный период мира был, по крайней мере, частично, обусловлен тем, что Персии постоянно приходилось отвлекаться на борьбу со свирепыми и сильными врагами, наседавшими на ее границы по реке Окс.


(Отредактировано автором: 28 Января, 2010 - 14:32:17)

-----
Пожалуйста, заплатите налоги! Сomes sacrarum largitionum.

Всего записей: 294 : Дата рег-ции: Март 2008 : Отправлено: 26 Января, 2010 - 11:53:53
| Версия для печати |
| Новая тема | Ответить | | Поиск в теме |

ВИЗАНТИЙСКАЯ ДЕРЖАВА » Общеисторический форум » Древняя история » Бьюри II [Страниц (8): « 1 [2] 3 4 5 » последняя страница ]


Основано на ExBB 1.9
Для оформления форума переработана оболочка v1.5a2, изготовленная by Daemon.XP

[ Время исполнения скрипта: 0.0161 ]   [ Gzip выкл. ]