|
|
   |
|
ГЛАВА V
ВЕРХОВЕНСТВО СТИЛИХОНА
§ 1. Стилихон и Руфин (395 г. после Р. Х.)
Император Феодосий Великий умер в Милане 17 января 395 г. после Р. Х. Его желанием было видеть младшего сына Гонория, в ту пору десятилетнего мальчика, правителем Запада, на престол которого он уже был возведен. Старший сын, Аркадий, оставленный регентом в Константинополе при выступлении Феодосия против узурпатора Евгения, должен был продолжить свое правление на Востоке. Но Феодосий не хотел оставлять своих юных наследников без защитника, а самым естественным защитником был бы тот, кто связан с ними родственными отношениями. Поэтому на смертном одре он передал их заботам военачальника Стилихона, вандала по рождению, которого возвысил за военные и иные таланты до магистра обеих служб в Италии и, полагая его заслуживающим союза с императорской семьей, соединил со своей любимой племянницей Сереной. Именно в качестве мужа его племянницы и преданного друга Стилихону было поручено исполнение последней воли императора. Как старший член той же семьи, он мог рассчитывать, что сумеет оказывать влияние на Аркадия. Для Гонория же он был естественным защитником, поскольку, видимо, был официально назначен регентом на время малолетства последнего.
Аркадию к моменту смерти отца было семнадцать или восемнадцать лет. Он был приземист, темнолиц, тощ и бездеятелен. Вялая речь и опущенный сонный взор выдавали тупость его разума. Умственная неполноценность и слабый характер неизбежно должны были поставить его под контроль сильных личностей из числа придворных. Такой деятельной фигурой был префект претория Востока Флавий Руфин, родом из Аквитании, являвший собой разительную противоположность своему господину. Он был высокого роста и мужественного вида, беспрестанные движения его проницательных глаз и живость речи (хоть греческий он знал плохо) свидетельствовали о несомненных достоинствах ума. Он был амбициозным и беспринципным и, как и большинство министров той эпохи, алчным, и при том являлся ревностным христианином. Он нажил множество врагов, поскольку в поступках своих был еще менее щепетилен, чем другие царедворцы, тоже не отличавшиеся порядочностью. Однако мы не можем утверждать, что все видные чиновники, за гибель которых он нес ответственность, явились невинными жертвами его злобы. Зато почти достоверно известно, что он разработал план, как самому взойти на трон в качестве соправителя Аркадия.
Такое стремление Руфина сразу же столкнуло его со Стилихоном, которого подозревали, что он лелеет схожие планы, хоть и не в собственных интересах, а для своего сына Евхерия. Он определенно рассчитывал женить сына на императорской сводной сестре Галле Плацидии. Положение вандала, породненного с императорской семьей, давало ему преимущество над Руфином, которое подкреплялось еще и тем всем известным обстоятельством, что Феодосий именно ему высказал свою последнюю волю. Кроме того, Стилихон был популярен в армии, и на тот момент значительная часть сил Империи находилась в его распоряжении, поскольку полки, собранные для войны с Евгением, еще не были отправлены обратно по своим лагерям в разных местах Империи. Таким образом, столкновение между амбициозным министром, под влиянием которого находился Аркадий, и могущественным генералом, стоявшим во главе войск и пользовавшимся любовью в армии, было неминуемо. Еще до истечении года эта борьба началась и закончилась курьезным образом. Но сперва мы должны выяснить, как надежный план Руфина был сорван хитрым соперником, который постоянно находился на глазах министра, но не принимался в расчет.
Руфин собирался женить Аркадия на своей единственной дочери. Сделавшись тестем императора, он мог сам надеяться на императорский венец. Но исполнению его желаний помешал хитроумный советчик Евтропий, управляющий двором (praepositus sacri cubiculi), плешивый старый евнух, который с восточным лукавством проложил себе путь наверх, начав от ничтожнейших должностей и услуг. Решив, что будущая императрица должна быть обязана ему, а не Руфину, он выбрал Евдоксию, девушку необычайной красоты, воспитанную в доме вдовы и сыновей одной из жертв Руфина. Ее отцом был Бавтон, франкский солдат, дослужившийся до магистра милитум, и в начале правления Валентиниана II в течение года или двух являвшийся самым могущественным человеком в Италии. Ее матерью без всяких сомнений была римлянка, она получила римское образование, но унаследовала, как отмечает современный автор, варварские черты характера от отца-германца. Евтропий показал портрет девицы императору и так ловко превознес ее достоинства и очарование, что Аркадий решил жениться на ней. Интригу тщательно скрывали от префекта претория, до последнего момента все были уверены, что невеста, ради которой делались свадебные приготовления, это дочь Руфина. Свадьбу отпраздновали 27 апреля 395 г. после Р. Х. Это был чувствительный удар для Руфина, но он все еще оставался самым могущественным человеком на Востоке.
Событием, которое, наконец, привело Руфина к прямому столкновению со Стилихоном, стало восстание визиготов. Феодосий поселили их в провинции Нижняя Мёзия, между Дунаем и Балканскими горами, с обязательством за предоставленные земли сражаться за Империю, когда понадобится их служба. Они принимали участие в кампании императора против Евгения и вернулись в свои дома раньше, чем остальная армия. В этой войне они понесли жестокие потери и считали, что Феодосий нарочно поставил их на самые опасные участки, чтобы подорвать их силу. Вероятно, это было главной причиной волнений, которые привели к восстанию, но нет сомнений, что их раздражение подогревал один из вождей, Аларих из рода Балтов (Balthas) или Смелых, который домогался высокого командного поста в римской армии, но был обойден. Визиготы до сих пор не имели короля. Неясно, в тот ли кризис или на последующих ступенях возвышения Алариха он был собранием своего народа избран королем. В любом случае он был избран вождем всего войска визиготов, и деятельность, которую он развернул, служила достижению именно национальных интересов.
Под предводительством Алариха готы восстали и принялись разорять поля и усадьбы во Фракии и Македонии. Они подошли к самым стенам Константинополя, но тщательно следили, чтобы пригородные поместья, принадлежавшие Руфину, не пострадали. Их мотивы, вероятно, отличались от тех, которыми руководствовался спартанский царь Архидам, избавляя от разорения земли Перикла во время Пелопоннесской войны. Вероятно, Аларих не стремился навлечь подозрение на префекта, но просто рассчитывал расположить его к себе ради достижения более выгодных условий мирного соглашения. Руфин отправился в лагерь готов, одетый, как гот. Похоже, именно результатом его переговоров стало то, что Аларих оставил окрестности столицы и направился на запад.
В то же самое время азиатские провинции, как мы увидим, подверглись вторжению других варваров, но сил для борьбы с ними не имелось, поскольку восточные войска, принимавшие участие в войне против Евгения, все еще находились на западе. Стилихон, тем не менее, уже готовил их к возвращению под собственным предводительством. Он считал необходимым свое присутствие на востоке, поскольку, кроме срочной необходимости дать отпор варварам, имелся и политический вопрос, глубоко его беспокоивший. Вопрос этот касался территориального деление Империи между двумя властителями.
До 379 г. после Р. Х. префектура Иллирик, включавшая Грецию и земли центральных Балкан, подчинялась правителю Запада. В том году Грациан уступил ее своему соправителю Феодосию, так что граница между Востоком и Западом прошла по линии, ведущей от Сингидуна (Белград) к западу вдоль реки Саввы, а затем поворачивала к югу вместе с течением Дрины и достигла берега Адриатики в точке, недалеко от озера Скутари. В Константинополе было принято считать, что это соглашение будет оставаться в силе и что префектура должна находиться под контролем восточного правительства. Но Стилихон объявил, что по воле Феодосия его сыновья должны вернуться к более раннему соглашению и что власть Гонория должна распространиться до границ Фракии, а Аркадию оставалась только префектура Восток. Действительно ли Феодосий высказывал такое желание, или нет, но политика Стилихона сводилась к тому, чтобы царство, в котором сам он фактически властвовал, получило явное политическое и военное преобладание над другой частью Империи.
Вероятно, будет ошибкой считать, что политическая цель Стилихона, которую он никогда не упускал из вида, диктовалась только территориальными претензиями или что его главным намерением было увеличение дохода казны. Главная причина раздора между двумя имперскими правительствами в большей степени находит объяснение в том факте, что Балканский полуостров поставлял самых боеспособных воинов. Самых стойких и умелых солдат местного набора с четвертого по шестой век поставляли римской армии горцы Иллирика и Фракии. Совершенно ясно, что передача этой важной в военном отношении территории Востоку было нежелательно для тех, кто отвечал за оборону западных провинций. А так как легионы, находившиеся в распоряжении Стилихона, как показали дальнейшие события, совершенно не соответствовали задаче защиты от германцев, он поставил целью получение контроля над Иллириком.
В этом конфликте правительство Нового Рима под руководством Руфина не намерено было уступать без борьбы. Стилихон во главе подчиненных ему западных легионов, а также восточных войск, которые он должен был вернуть Аркадию, прошел по суше, несомненно, по далматскому берегу до Эпира. В Фессалии он столкнулся с визиготами, огнем и мечом проложившими сюда путь от Пропонтиды.
Руфин встревожился, как бы его соперник не завоевал славу сокрушителя врага и убедил Аркадия послать Стилихону безоговорочный приказ отправить войска в Константинополь, а самому убраться, откуда явился. Действительно, император имел все законные основания возмутиться, сочтя назойливым и враждебным вмешательством присутствие своего родственника с его западными легионами. Приказ прибыл в тот момент, когда Стилихон делал приготовления для нападения на войско готов в долине Пенея. Его силы настолько превосходили Алариха, что победа была обеспечена. Но он подчинился приказу императора, хоть его выполнение отдавало Грецию мечу варваров. Причин, по которым он так поступил, мы никогда не узнаем. Относительно обстоятельств, вызвавшие такое решение, известия столь скудны, что какие-либо предположения высказывать затруднительно. Несомненно, Стилихон разбил бы готов, а затем, когда восточное правительство оказалось бы в полной от него зависимости, настоял бы на очищении Иллирика, тем самым добившись желанного результата. Такого счастливого шанса ему больше не выпадало. Возможно, он не был убежден в прочности своего положения, возможно, он не вполне доверял своим войскам. Он мог колебаться еще и потому, что его жена Серена и дети находились в Константинополе и могли стать заложниками его благоразумия. Так или иначе, он передал восточные войска под команду готского капитана Гайны и ушел со своими войсками в Салону, позволив Алариху продолжать свой опустошающий поход в земли Эллады. Но он не снялся со своего лагеря в Фессалии, пока не нашел общий язык с Гайной, что оказалось фатальным для Руфина.
Гайна прошел по Эгнациевой дороге к Константинополю. Император и его двор в соответствии с принятым тогда обычаем должны были выступить из города, чтобы встретить армию на Марсовом лагере поле в Евдоме. Мы не можем верить утверждению враждебно настроенного писателя, будто Руфин по этому случаю действительно ожидал возведения в достоинство августа и появился в императорской свите еще более гордый, чем обычно, и великолепно разодетый. Нам известно только, что он сопутствовал Аркадию при церемонии встречи армии. Говорят, когда император приветствовал войска, Руфин выступил вперед и стал выказывать приветливость и заботу, стремясь угодить буквально каждому солдату. Пока он улыбался и расточал ласковые речи, желая обеспечить себе поддержку для возведения на трон, солдаты окружили его. И в тот время, когда он полагал, что уже почти достиг высшего успеха, ближайшие к нему вытащили мечи, и покрытое ранами тело упало на землю (27 ноября 395 г. после Р. Х.). Его голову таскали по улицам, люди насмехались над ней, а отрубленную правую руку показывали у дверей домов, требуя: «Подайте ненасытному!».
Не может быть никакого сомнения, что именно Стилихон подстрекал к убийству Руфина, о том ясно сказано у ряда авторитетных писателей того времени. Детали заговора могли быть согласованы им с Гайной, и Стилихон, похоже, даже не пытался скрывать свою причастность. Сцена убийства описана талантливым, но склонным к риторике поэтом Клавдием Клавдианом, который именно поэмой «Против Руфина» начал свою карьеру певца заслуг Стилихона. Он уподобил Стилихона и Руфина двум противоположным началам, силам света и силам тьмы, светоносному Аполлону, благодетелю людей, и ужасному Пифона, бичу вселенной. Что для нас преступление, совершенное Стилихоном, то для него славное деяние, уничтожение чудовища. И хотя он не очень много рассказывает о том, как его герой замышлял расправу над соперником, но и не скрывает его ответственности. Клавдиан был мастером неистовой инвективы, и созданный им портрет Руфина, скверного человека, – каким тот, в общем-то, и был, – все же не более, чем карикатура. Поэма завершается описанием префекта в аду перед судом Радаманта, провозглашающим, что грехи последнего из явившихся превосходят все ужасные беззакония подвергающихся тут мучениям преступников. Он даже Тартару отвратителен и приговаривается к пребыванию в яме за пределами царства Плутона.
Tollite de mediis animarum dedecus umbris.
adspexisse sat est. oculis iam parcite nostris
et Ditis purgate domos. agitate flagellis
trans Styga, trans Erebum, vacuo mandate barathro
infra Titanum tenebras infraque recessus
Tartareos ipsumque Chaos, qua noctis opacae
fundamenta latent; praeceps ibi mersus anhelet,
dum rotat astra polus, feriunt dum litora venti.
В том году разорению огнем и мечом варваров подверглась не только европейская часть владений Аркадия. Орды гуннов из-за Кавказа хлынули через Каспийские Ворота и, стремясь к югу через армянские высокогорья и долины Месопотамии, опустошили Сирию. Св. Иероним был в это время в Палестине, и два из его писем представляют собой отчет очевидца. «Когда я искал жилище, достойное такой госпожи (Фабиола, его друг), вот внезапно вестники стали сновать повсюду, и весь Восток затрепетал от известий, что от далекой Меотиды, от земель скованного льдом Дона и диких массагетов, где крепкая преграда, положенная Александром, запирала путь диким народам, прорвались толпы гуннов и, носясь там и здесь, учинили резню и всюду сеяли ужас. Римская армия в это время отсутствовала в связи с гражданской войной в Италии… Пусть Иисус сохранит в будущем римский мир от этих зверей! Они были повсюду, даже там, где их меньше всего ожидали, и быстрота их набегов обгоняла слухи об их приближении; они не снисходили ни к религии, ни к благородству, ни к возрасту; даже детский плач не вызывал их жалости. Младенцы, которые еще не начали жить, должны были умереть; не ведающие о зле, во власти которого оказались, улыбались, когда враги хватали их и грозили мечами. Было вполне надежное и постоянно подтверждающееся известие, что целью врагов был Иерусалим, и неутолимая жажда золота гнала их к этому городу. Стены, бесполезные во время мира и потому пребывавшие в небрежении, были починены. Антиохия оказалась осаждена. Тир, принужденный прервать сообщение с сушей, искал, как в древности, убежища на лежащем напротив города острове. Тогда и мы принуждены были устремиться к морским берегам и на кораблях искать спасения от приближающегося врага. И, хоть ветра были неистовыми, кораблекрушения боялись меньше, чем варваров, беспокоясь не столько о нашей собственной безопасности, сколько о целомудрии наших дев». В другом письме, говоря об этих «северных волках», он пишет: «Сколько монастырей захвачено? Воды скольких рек окрасились кровью? Антиохия была осаждена, и другие города, мимо которых текли Галис, Кидн, Оронт и Евфрат. Угонялись толпы пленных. Арабия, Финикия, Палестина, Египет были в плену у страха».
(Отредактировано автором: 15 Февраля, 2010 - 11:18:09)
-----
Пожалуйста, заплатите налоги! Сomes sacrarum largitionum. |
|
|
|
| |
|
§ 2. Стилихон и Евтропий (396 – 397 гг. после Р. Х.)
После смерти Руфина слабый император Аркадий подпал под влияние евнуха Евтропия, который по своей беззастенчивой жадности к деньгам напоминал Руфина и многих других чиновников. Как и Руфин, он изображался современниками более черными красками, чем того на самом деле заслуживал. Все обличительные слова, адресовавшиеся прежде Руфину, были сказаны и о Евтропии. Но, читая о преступлениях последнего, мы должны обязательно учитывать существовавшее в ту пору общее предубеждение против людей с физической ущербом, каким тот был отмечен.
Амбициозный евнух, конечно, смотрел на префекта претория Востока, самого могущественного в администрации человека после императора, с завистью и подозрительностью. Именно его влиянию мы можем приписать новшество, введенное Аркадием: управление cursus publicus, или канцелярией генерал-почтмейстера, а также надзор за оружейными фабриками были переданы из ведения префекта претория магистру оффиций.
Высказывалось предположение, что для ограничения чрезмерно усилившегося авторитета префекта претория Востока предпринимались и более решительные шаги. Один из документов интерпретируется в том смысле, что в течение трех с половиной лет, совпавших с режимом Евтропия, во главе ведомства одновременно стояли два префекта, разделявших между собой управленческие полномочия. Если это так, то мы имеем дело с уникальным экспериментом, не встречавшимся ни прежде, ни впоследствии. Но упомянутое свидетельство не вполне надежно, трудно поверить, чтобы недвусмысленную запись о такой революционной перемене не оставили хотя бы некоторые из тогдашних писателей.
В ту пору империя вновь вплотную столкнулась с угрозой, нависавшей над ней изначально, и которую всегда приходилось учитывать. Действительно, существовало две постоянные опасности, грозившие империи с момента основания Августом и до ее обновления Диоклетианом. Первая исходила от всевластия императорских вольноотпущенников, являвших собой своего рода правительственный кабинет. Вторая заключалась в возможности военного переворота. Желание предотвратить первую из них вызвало создание системы гражданской службы, в которую самый важный вклад внес, вероятно, Адриан, и которая была усовершенствована при Диоклетиане. Причем последний столкнулся с возросшим риском вооруженного переворота, как следствием разделения военного и гражданского управления. Сейчас же обе опасности возродились в новой форме. Та, что исходила из армейских кругов, выступила в виде угрозы германского элемента, преобладавшего в военной среде. А установление придворного церемониала подталкивало к возникновению правительства из числа придворных и дворцовой челяди. Восточный церемониал, печально известная черта «византинизма», затруднял доступ к императору. Живущий в уединении дворцовых покоев, он был склонен больше доверять своим ушам, нежели глазам, и оказывался слишком малосведущ в реальном состоянии государственных дел. Сам Диоклетиан, понимая невыгоду такого положения, отмечал, что властитель, запертый в своем дворце, не может знать правды, но вынужден полагаться на доклады приближенных и сановников. Автократия по самой природе своей ведет к установлению династии, поскольку чаще всего основывается на передаче власти от одного члена семьи к другому, а это рано или поздно приводит на трон негодных правителей, неопытных в государственных делах, по милости интриганов – царедворцев и евнухов – выросших в атмосфере лести и иллюзий. В такой среде естественным образом расцветают придворные интриги, государственная политика вырастает из интересов узкого домашнего круга.
Торговля должностями была самым позорным пятном, лежавшим на правительстве Евтропия (поскольку он был самым доверенным советчиком императора, мы можем употребить слово «правительство»), на этот счет имеется яркое, хоть и сгущающее краски свидетельство поэта Клавдиана. Тем не менее, и другим влиятельным людям того времени подобные прегрешения были свойственны не в меньшей степени, чем Евтропию, и мы должны рассматривать их скорее как характерную черту эпохи, нежели как из ряда вон выходящие злоупотребления. Разумеется, шпионы евнуха были вездесущи, само собой, услуги наушников всякого разбора приветствовались и щедро вознаграждались. Использовались всевозможные уловки для наживы и присвоения чужой собственности.
Наказание, которому Руфин поверг целую провинцию – Ликию, показывает, к каким крутым мерам мог прибегнуть решительный министр просто из мстительного чувства. Сводя счеты с оскорбившим его частным лицом – Татианом, министр лишил всех жителей этой провинции права занимать государственные должности. После смерти Руфина права ликийцев были восстановлены, но сам эдикт об отмене наказания, предписывавший, «чтобы отныне и навсегда никто не осмеливался уязвлять ликийских граждан презрительным прозвищем», показывает, каким несчастьем явились для них наложенные ограничения.
В первый же год своего фавора (396 после Р. Х.) евнух вызвал к себе всеобщую ненависть тем, что привел к падению двух известных военачальников, имущества которых домогался – Абунданция, чьему покровительству он был обязан своим возвышением, и Тимасия, главнокомандующего на Востоке. Хитрость, с помощью которой был уничтожен Тимасий, может иллюстрировать характер интриг, что плелись при византийском дворе.
Тимасий привез с собой из Сардиса сирийского продавца колбас по имени Барг, который с природной ловкостью втерся в его доверие и получил второстепенный пост в армии. Всюду сующий свой нос Евтропий выяснил, что прежде этому самому Баргу из-за какого-то проступка было запрещено находиться в Константинополе. Благодаря этим сведениям он заполучил над сирийцем власть и принудил его обвинить своего благодетеля Тимасия в изменническом заговоре, поддержав обвинение сфабрикованными документами. После расследования обвиненный был осужден и сослан в ливийский оазис, что являлось наказанием, равнозначным смерти; больше о нем ничего не было слышно. Евтропий, предвидя, что Барг может когда-нибудь скомпрометировать его самого, подкупил его жену, чтобы та выдвинула очень тяжкие обвинения против мужа, по которым он был предан смерти.
Видимо, серьезный заговор, имевший целью свержение Евтропия, был составлен в 397 году. Хоть о нем не упоминается ни у одного из писателей, такой вывод можно сделать из закона, принятого осенью того же года, предусматривающего смертную казнь для всякого, замышляющего «с солдатами или частными лицами, включая варваров, против жизни иллюстриев, которые принадлежат нашей консистории, или присутствуют на наших советах», или других сенаторов. Подобный заговор расценивался, как государственная измена, причем даже его замышление было равнозначно уже совершенному преступлению. Заговорщик подвергался смертной казни, а его потомки лишались гражданских прав. Общепризнано, что этот закон откровенно защищал придворных, но мы должны предположить, что его появление было вызвано каким-то действительно существовавшим заговором, угрожавшим Евтропию. Упоминание солдат и варваров указывает на специфику опасности, и мы можем подозревать, что Гайна, который впоследствии и осуществил свержение Евтропия, был как-то замешан в заговоре 397 г.
В тот год Стилихон был занят укреплением своей власти в Италии и, возможно, пытался снискать популярность, поскольку доселе сделал мало, чтобы ее заслужить. Он нашел время для краткого посещения Рейнских провинций, дабы расположить к себе или умиротворить федератов-франков и размещавшиеся в пограничье другие германские народы, а также, вероятно, чтобы набрать рекрутов в армию. Мы может предположить, что он также договорился о возвращении своей семьи в Италию. Не отказываясь от своих планов относительно восточного Иллирика, он стремился подать их, как средство достижения братского согласия между дворами Милана и Византии, всячески подчеркивая, что интересы Аркадия не менее дороги ему, чем Гонория. Клавдиан, который неофициально исполнял роль придворного поэта Гонория, на самом деле был нанят Стилихоном, который ему и платил. Политические поэмы Клавдиана являют собой экстравагантные панегирики могущественному полководцу, и в некоторых случаях мы можем быть совершенно уверены в том, что их содержание было прямо продиктовано его патроном. В панегирике на третий консулат Гонория (396 г.), сочиненном вскоре после смерти Руфина и декларирующем дух согласия между Востоком и Западом, писатель призывает Стилихона выступить защитником двух братьев: geminos dextra tu protege fratres.
Строки, подобные этим, были написаны, чтобы подчеркнуть особую весомость политики Стилихона, поскольку тот готовился снова вмешаться в дела на Востоке. Здесь мы должны вернуться к действиям Алариха, который, избежав разгрома после отступления имперских армий из Фессалии, заполучил Грецию в свое распоряжение. Геронтий, командир гарнизона в Фермопилах, не препятствовал его проходу через этот важный пункт. Антиох, проконсул Ахайи, оказался не способен оказать сопротивление, и готы вошли в Беотию, где одни только Фивы избежали разорения. Готы захватили Пирей, но сами Афины пощадили. Аларих был принят как гость в городе богини. Но великий храм мистических богинь Деметры и Персефоны в Элевсине был разграблен варварами. Пали и Мегары – следующее место на их пути к югу, а следом Коринф, Аргос и Спарта. Возможно, Аларих имел намерение навсегда поселить своих людей в Пелопоннесе. Так или иначе, он оставался там более года, и правительство Аркадия не предприняло никаких шагов для того, чтобы удалить его или договориться об условиях заселения готами этой территории.
Нет никаких серьезных сомнений в том, что выступление Стилихона имело целью решить вопрос об Иллирике. То, что он отступился от своей цели во второй раз, вероятно, объясняется получением известий об опасном восстании в Африке, по сравнению с которым разногласия с правительством Аркадия казались не столь важными. Легко можно представить себе негодование, охватившее Константинополь, когда стало известно о высадке Стилихон во главе армии в Греции. Естественно, последовал самый энергичный протест, и Евтропий убеждал императора и сенат объявить Стилихона врагом государства.
Об этой тщетной экспедиции Клавдиан дал совершенно лживый отчет в своем панегирике в честь четвертого консулата Гонория, и его не оправдывают никакие ссылки на обязательные в этом жанре преувеличения. Он обрушивает на четырнадцатилетнего мальчика потоки самой непомерной лести, делая вид, будто тот более велик, – опосредованно, разумеется, через деяния своего военачальника, – чем его отец и дед. Мы с трудом находим в себе силы сколько-нибудь доверять поэту, когда он объявляет, будто западные провинции ни налогами непомерными не отягчены, ни казна не пополняется вымогательствами и грабежами.
(Отредактировано автором: 07 Марта, 2010 - 15:38:52)
-----
Пожалуйста, заплатите налоги! Сomes sacrarum largitionum. |
|
