Филин
Деспот
Откуда: Барнаул, Россия
|
|
   |
|
Кажется, полностью в русском переводе он не публиковался. Отрывки приведены, напрмер, в книге "Византийская литература".
ЭКФРАСИС ХРАМА СВЯТОЙ СОФИИ
(из кн. «Византийская литература», М.: Наука, 1974)
…Сочинение Павлом «Экфрасиса храма Святой Софии» – единственная достоверная дата из биографии поэта: экфрасис сочинен по поводу освящения заново отстроенного храма; рукописное предание сообщает дату окончания поэмы – декабрь 562 г., хронисты сообщают дату праздника – 6 января 563 г. Экфрасис (1029 стихов) представляет собой довольно сложное произведение и в метрическом, и в композиционном отношении. Эти два плана выдержаны в тесной зависимости от содержания: собственно дескриптивная часть поэмы написана гексаметрами, все ее риторическое обрамление – ямбическими триметрами. Поэма делится на две части, из которых первая была прочитана во дворце, вторая (сохранившаяся хуже) – в доме патриарха Евтихия, совершившего освящение храма.
Первая часть начинается двумя ямбическими вступлениями, из которых первое обращено к императору, второе – к патриарху.
Далее излагается в общих чертах тема экфрасиса, и эта небольшая часть завершается энкомием императору и его строительству церквей, которое
… превзойдет славу Капитолия (ст.167).
В следующих стихах дается историческая справка – описано второе здание храма и возникновение плана его перестройки. Этот эпизод завершается чисто риторическим приемом – диалогом императора с Римом, которым и санкционировано новое строительство. После сообщения о предстоящем празднестве освящения храма поэт переходит к последовательному описанию самого здания.
Поэма начинается со сведений общего характера: упомянуты материал, зодчие, издержки, а затем, после дескриптивной части – детального описания внутренней архитектуры и убранства, - в самом конце поэмы помещен пышный, риторический энкомий императору (ст. 921-1029). Архитектурные реалии, отмечаемые Павлом, очень точны: это подтверждается многочисленными совпадениями ряда описаний, содержащихся в поэме, с трактатом Прокопия «О постройках», с мемуарами Агафия, с хроникой Феофана и с сочинениями других, более поздних хронистов. Но в данном случае поэма интересует нас со стороны чисто литературной.
Основная художественная достопримечательность поэмы – в ее искусной композиции, которая построена по принципу переходов от общего к частностям, от внешнего облика храма к мелким архитектурным деталям. Хотя дескриптивную часть принято делить на два раздела – описание общего вида храма (ст. 354-616) и описание интерьера и утвари (ст. 617-920), - поэт нередко обращается в первой части к подробностям интерьера (описание верхней галереи, кресла патриарха, ложи императора), а во второй – к внешним чертам здания (виды мрамора, атриум, фонтан).
Однако возможно и другое деление поэмы. Почти срединное место в ней отведено описанию устройства купола, который, по словам как современников Юстиниана, так и поздних хронистов, долго был у византийцев предметом многих, легенд, по-своему объяснявших эту загадочную и новую для византийцев архитектуру. Если строки, относящиеся к этой центральной детали храма (ст. 444-456), принять за кульминацию экфрасиса, то в последовательности описания отдельных деталей в предшествующей этим строкам и последующих частях обнаруживается следующая симметрия. И в одной и в другой части есть описания колонн, упоминание верхней внутренней галереи; описанию мозаик в предшествующей части соответствует описание чекана в последующей; также кресло патриарха и ложа императора по отношению к срединным строкам занимают симметричное положение. Так по общему строению дескриптивная часть напоминает контур купольного здания. Однако ближе к заключительной части эта симметрия нарушается с 617 стиха описанием атриума, пол которого, по выражению поэта – «пестрые мраморные луга» (ст. 618) - предстает как символ всемирнообъединяющей миссии «Второго Рима». Упомянуты фригийский мрамор – розовый с белыми прожилками, египетский – пурпурный, лаконский – зеленый, карийский – кроваво-красный и белый, лидийский – бледно-зеленый, ливийский – голубой, кельтский – черный с белым. Эта полихромия, к которой уже раньше обращался поэт при упоминании внутренних колонн, в научной литературе обычно противопоставляется чистоте и однотонности мрамора, применявшегося в античности.
Следует отметить, что византийская литература вообще имела склонность к описаниям полихромии, и это культивировалось в самых различных жанрах (начало «Луга духовного» Иоанна Мосха, описание дворца в «Дигенисе Акрите», описание наружности Дросиллы в романе «Повесть о Дросилле и Харикле»).
После атриума последовательно описаны алтарная абсида, престол и, наконец, светильники, многие из которых имели форму кораблей и деревьев; при этом освещение купола описано особенно подробно и красочно.
…Все здесь дышит красой, всему подивится немало
Око твое; но поведать, каким светозарным сияньем
Храм по ночам освещен, и слово бессильно. Ты скажешь:
«Некий ночной Фаэтон сей блеск излил на святыню!..»
Перевод Л.Блуменау
Освещенный храм, видимо, давал огромное зарево, - поэт утверждает, что он мог соперничать со знаменитым фаросским маяком (ст. 906-919).
Такое завершение дескриптивной части не случайно. Непосредственно за этим «световым» фрагментом начинается заключительный энкомий Юстиниану, и в нем поэма находит свое логическое завершение – аналог архитектурному куполу, то возвышенное средоточие, к которому тянется весь ход поэтического изложения. Заключительный энкомий подготовлен всем предыдущим движением мысли: тема величия и единовластия императора красной нитью проходит через всю поэму; кроме двух упомянутых энкомиев, как бы обрамляющих основную часть, поэт постоянно пользуется различными предлогами, чтобы напомнить о личности императора и выразить свои верноподданнические чувства. Так, например, при описании престола упомянуты монограммы Юстиниана и Феодоры. Особо отмечены вышивки алтарной завесы, изображающие в стилизованном виде «богоугодные» и «человеколюбивые» заботы императора и императрицы о константинопольском градостроительстве.
Именно эта тема императорского единовластия как доступного внешнему восприятию воплощения единого божественного начала и обеспечивает монолитность поэмы, представляя ее в то же время как важнейший идеологический памятник своей эпохи.
В стилистическом и языковом отношении поэма продолжает направление, присущее светской поэзии предыдущей эпохи. Ее безукоризненно выполненные гексаметры наполнены спецификой гомеровских эпитетов и сравнений. В нескольких местах спокойное движение экфрасиса, для того чтобы сменить объект внимания, перебивается взволнованными вопросами:
…Куда же я несусь [мыслью]? (ст. 444-755).
Как одно из наиболее красочных сравнений можно отметить сопоставление ряда зажженных светильников с ожерельем царской невесты (ст. 866-870). В особенно патетичных местах поэт вспоминает о Гомере как недосягаемом образце художественной выразительности:
Кто, овладев красотой полнозвучных напевов Гомера,
Мраморный луг воспоет, усеянный всеми цветами?
(ст. 617-618)
Образы античной мифологии в поэме весьма редки. Так ака поэту приходится чаще говорить о блестящих, сверкающих предметах, естественно, что в этих местах используется давно уже превратившийся в штамп образ Фаэтона (ст.671-809). Наиболее же интересна в этом отношении общая характеристика постройки храма как величайшего из деяний Юстиниана, которая содержится во вступительном энкомии:
…Ты не хотел ведь
Оссы незыблемой мощью продолжить вершины Олимпа;
Ты не хотел и на Оссу поднять Пелион, чтобы стало
Смертным возможно всходить по ступеням до высей эфирных…
Нет, но священный твой труд, превышающий все ожиданья,
Гор громады воздвиг, а тебе они вовсе не нужны:
Путь ты на небо открыл ведь себе своим благочестьем,
Крылья тебя вознесут в святые обители неба.
(ст. 303-310)
Итак, «Экфрасис Святой Софии» появляется как первое произведение византийской придворной поэзии, написанное «на случай», и едва ли какой-нибудь другой литературный жанр с такой же точностью может отметить день своего рождения.
|
|
