Друзья. Я тут подумал сделать к Рождеству небольшой подарочек для любителей Византии (не для всех, наверное, но для многих). Когда-то, будучи еще студентом, я перевел этот рассказ для одного сборника, который готовил наш преподаватель, но этот сборник, к сожалению, так и не был напечатан. Прошу снисходительно отнестись к юношескому переводу (это был один из первых опытов). Надеюсь, понравится.
Александр Мораитидис - двоюродный брат другого, более известного, греческого писателя Александра Пападиамантиса. Родился на о. Скиафос в 1851 г. Учился в Афинах, работал журналистом. В 1914 г. стал лауреатом национальной греческой литературной премии. В 1928 г. был избран в члены Афинской Академии Наук. Однако в том же году уезжает на родину, о. Скиафос, где принимает монашеский постриг. Умер через год - в 1929 г.
Александр Мораитидис
ДВОРЦОВОЕ РОЖДЕСТВО
(перевод М.Д.Л., или иначе diodoros).
Часть I
1.
Кто удивляется знаменитому азиатскому блеску и ослепительной роскоши навеки почившего, но незабвенного Императорского Двора нашего народа; кому доставляют удовольствие интереснейшие рассказы Георгия Кодина, «мудрейшего куропалата», следуйте все вместе со мною, чтобы насладиться любопытными страницами его сочинений. Следуйте вместе со мною, чтобы приобщиться хотя бы немного к славе наших предков, той славе, которой мы больше никогда не увидим. Мы проведем приятные часы, утром или после обеда, перелистывая страницы его сочинения, в котором этот красноречивый хронограф описывает Рождество в царском Дворце в Константинополе. Торжественно он перенесет нас в этот Дворец. Он напрямик поведет нас в императорскую домовую церковь, чтобы мы могли услышать Рождественскую службу вместе с Императором наших отцов и воссесть затем вместе с ним за праздничную царскую трапезу. Кто ощущает себя несчастным и покинутым, как сирота, кто пугается шума невежественной толпы варвароязычного народа, ищущего поглотить наше ве-ликое отечество – нашу греческую землю, тот пусть получит утешение. Вы увидите там, во Дворце, великолепные шествия и удивительные церемонии. Вы встретите там знаменитых личностей, блестящие титулы, великолепные одеяния, сверкающие своей расцветкой подобно радуге. Вы услышите гимны и многолетия. Вы будете очарованы прекрасными музыкальными композициями, и сможете отчасти спрятаться в тени византийских знамен, как бы в тени священной прохлады, нежной, как пейзаж Босфора, и благоухающей, как балаклийские деревья. Вы увидите, что вся та облеченная в золото знать в расшитых драгоценностями скарамангах, – это наши предки; что все те люди, столь преданные вере и православию, – наш народ. Вы увидите, что тот, кто, молясь на царском месте в храме иногда кажется святым и только наполовину бывает виден из храма, закрытый перегородками ложи, есть Царь этого народа.
2.
Сложна и изумительна, и в то же время прекрасна совершаемая во Дворце служба Навечерия Рождества Христова. Во время этой службы Царь восходит на свое царское место, похожее на высокую трибуну, сделанную в виде маленького дворца – место это называется проскинион и представляет собой прекрасное царское ложе, – и придерживает занавес, слушая церковную службу.
Итак, во Дворец уже пришли канонархи. Они готовят перед царским местом небольшой иконостас, на который вешают икону Рождества Христова и еще три или четыре иконы, а перед ними устанавливают аналой со Святым Евангелием. Дворцовые священники, взойдя рано в специально предназначенную для них ложу – пиксит, быстро облачившись в священные обла-чения, находятся в нем, ожидая Царя. Также и чтецы, пребывают в ожидании, надев специальные хитоны и камилавки, а поверх гиматиев облачившись в стихари. Протопсалт и Доместик одеты в белые камисии, а Лампадарий держит в руках золотой подсвечник. По очереди подходят знатные вельможи, которых сопровождают в царской процессии Протовестиарий, Примикирий Двора и Этариархи, несущие знаки царского достоинства.
Уже полна придворными знаменитая, украшенная драгоценностями, Дворцовая церковь в честь иконы Божией Матери Фару. Доместик, держа в руках царский меч, ожидает у врат храма Царя, грядущего к богослужению.
И вот, наконец, в храм входит Царь, одетый в свои праздничные облачения и имея на главе царский головной убор – скиадион. Он по обычаю сразу направляется к иконостасу и прикладывается к святым иконам, а псалты поют в это время Полихронион. Начинается служба Великих Часов. Царь садится на свой трон, принимая скипетр от Великого Примикирия. Только тогда простому народу дозволяется свободный вход в храм. Псалмы, положенные на Часах, читает Архидиакон, а паремии и Апостол – Протапостоларий. Евангелие первым читает Протопресвитер, а за ним уже и остальные дворцовые священники.
После отпуста Часов и пения Многолетия, Царь удаляется в свою келию, где пребывает до начала Литургии Навечерия Рождества, совершаемой ближе к вечеру. Тогда уже Царь, переменяя свои повседневные ризы, в которых он пребывал до этого времени, и, совлекая с головы скиадион, облачается в гиматий, расшитый жемчугом, а голову украшает четверолистным венком. Опять в храме собираются вельможи, переодетые согласно заведенному порядку в вышитые золотом одеяния, в новых головных уборах, подпоясанные кожаными поясами: они держат в руках царские хоругви. В величественном шествии подходят они к царскому месту и встают вокруг него. Хоругви, которые они держат, роскошны и представительны – числом их двенадцать.
Первая хоругвь – знамя Архистратига Михаила. На второй вышиты иконы Трех Великих Иерархов: и поскольку на этой хоругви изображены восемь огненных языков в виде бархатистых кисточек, это знамя называется Осьминогом. На третьей вышит Честной Крест и иконы четырех почитаемых мучеников: Димитрия, Прокопия и двух Феодоров. На другой хоругви изображен святой Георгий на коне, а на еще на одной вышит дракон, поэтому она так и называется – Дракон. И, наконец, последняя хоругвь представляет изображение Императора, восседающего на коне. Впереди этих хоругвей шествует Щитоносец, неся царский флаг с Родовым Императорским Орлом и царский щит.
Позади этих царских хоругвей следуют знамена господ и знати, уже более простые. Когда же заканчивается литургия Навечерия Рождества, Царь, спустившись со своего царского места, идет поклониться и взять антидор, после чего вновь восходит в проскинион. После окончания Литургии весь царский клир, облачившись в праздничные священные ризы, становится перед флагами. Тем временем в процессию вступают императорские музыканты, трубачи, барабанщики, игроки на свирелях. Приближаются также гордые варяги и выстраиваются у колонны, рядом с царской трибуной, держа в руках свои боевые топоры. После завершения всех этих приготовительных церемоний, составляющих дивное и величественнейшее зрелище, Царь, надев императорскую корону и саккос, накинув на себя покров, называемый «победительным», и взяв в правую руку Крест, а в левую – покрытую пурпурной тканью книгу, называемую «акацией», появляется перед народом. Тогда псалты начинают петь Полихронион, а музыканты исполняют полную пафоса царскую композицию, соответствующую наступающему празднику. Когда же это продолжится довольное количество времени, Царь подает знак окончания ритуала, поднимая свой платок. Тогда псалты поют другие гимны, подходящие ко дню приближающегося Панигира, среди которых – знаменитый гимн, начинающийся словами: «Ро-дися Христос, венчавый тя, Царя…». И, наконец, после того как совершилось последнее восхваление Императорского Дома, господ и первых лиц государства, закрывается завеса храма, свидетельствуя об окончании празднования Навечерия Рождества Христова.
Часть II
1.
Однако наиболее торжественные и великолепные церемонии совершаются в главный день Панигира, в само Рождество. В нужное время царское место благообразно и богато украшается порфирой и другими драгоценными тканями, вышивкой и вуалью, а также предметами из золота и серебра. На золотых колоннах подвешиваются ширмы, необходимые для того, чтобы императоры, невидимые народом, могли переоблачать свои пояса.
Когда заканчивается Рождественская Утреня, во время которой Царь стоит на клиросе ря-дом с Протопсалтом и довольно часто сам поет отдельные песнопения, совершается торжественная Божественная литургия. Во время нее Царь стоит на царском месте, облаченный уже в драгоценную царскую порфиру.
После окончания литургии, все направляются в знаменитый зал Великого Дворца, называемый Трибуналом Купола или залом девятнадцати Аккувитов, проходя через три двери, сделанные из слоновой кости, средняя из которых ведет в Церковь Спасителя. В этом зале совершается Рождественская трапеза, на которой Царь обедает вместе со всеми знатными вельможами, что бывает только пять раз в году: на Рождество, Богоявление, в Неделю Ваий, на Пасху и в день Святого Духа. Служители Двора, ответственные за благоукрашение залов, уже застелили девятнадцать аккувитов – седалищ, предназначенных для возлежания. Царь, войдя в залу, обедает вместе с вельможами, но не сидя, как во все дни года, а полулежа, облокотившись на спинки седалищ. Так же возлежат и все присутствующие, удостоившиеся совместной трапезы с Царем. Весь зал сверкает от ярких золотых потолков, которые восстановил Константин Порфирородный, так как до него они пришли в ветхое состояние. Своды этого золотого потолка сделаны в виде восьмиугольных углублений c высеченными на них разнообразными изображениями, среди которых – виноградные лозы с извивающимися побегами и листьями винограда и других растений. Стол – весь из серебра. В продолжение трапезы на него с потолка посредством специальных механизмов опускают серебряные и золотые вазы с фруктами.
2.
Начинается царский обед. Старший Протопресвитер благословляет трапезу, читает соответствующую молитву по случаю окончания поста-четыредесятницы и разрешения на мясо, и, приняв царского хлеба и некоторых блюд, удаляется. Тогда Царь немедленно приступает к обеду. Ему прислуживает Великий Доместик, который вовремя был приглашен Протовестиарием. Доместик одет в специальное платье, лапатсан, подпоясан, как и другие вельможи; кроме того, один рукав его одежды подобран, а другой свешивается до подобающего его должности уровня. Что же касается Царя, он облачен в гранатсу, рукава которой свешиваются до низа, достигая лодыжек, и которая носится без пояса. Служба Великого Доместика заключается в следующем. Во время обеда он стоит рядом с Царем: при нем стоят Доместик трапезы и Эпистат трапезы.
Блюда, предназначенные для Царя, передаются сначала Эпистату трапезы, затем от него вручаются Доместику трапезы, который передает их самому Царю. Когда же Царю наступает время пить, тогда его начинает обслуживать Эпикернис, ответственный за угощения. Когда Царь насытится, помощники Великого Доместика собирают остатки пищи и уносят их. И тогда Великий Этариарх и Примикирий Двора приглашают всех вельмож войти в зал.
3.
В это время в зал входят псалты, облаченные в стихари и камилавки, и поют самоподобен праздника «Волхвы Персидские Цари». Царь, прервавший свою трапезу, немного отдыхает, внимая прекрасному гимну, после чего опять начинает вкушать пищу. Тогда совершается прекрасная и удивительная, и вместе живописная, сцена. Великий Доместик, назвав по имени Протопсалта, Доместика (своего помощника), Лампадария (псалта левого клироса) и Магистра (придворного учителя музыки) разносит им блюда, взятые с царского стола. Они, взяв эти блюда, часть из них отдают своим помощникам, канонархам, и удаляются. Насколько почетно это для иеропсалтов, которые прежде всех вельмож получили царские кушанья! Из этого мы можем судить не только о благочестии наших предков, но и об их почтении к византийскому музыкальному искусству. После этого приглашается досточтимый племянник Императора, и таким же образом принимает угощение. После этого приглашаются к столу двоюродные братья и дядья Царя, а за ними вельможи, одетые в красные одежды. Последними подходят телохранители, варяги и караульные. И, наконец, когда проходят все, наступает очередь Великого Доместика, который, раздав всем рождественское угощение, получает блюдо из рук самого Царя. Пища кладется в золотые и серебряные сосуды, и присутствующие едят из них: по завершении же трапезы, сосуды собираются прислужниками и убираются в хранилище. Только Великому Доместику в качестве особой привилегии отдается сосуд, будь то золотой или серебряный, из которого он ел, как рождественский подарок.
Так заканчивается это радостное рождественское угощение.
4.
А сейчас извольте прочитать с большим вниманием и подивиться следующему действу. Действу священнейшему, действу, исполненному религиозного аромата, совершаемому с таким величием сегодня только в монастырях Святой Горы.
Минсалион – праздничное покрывало трапезы – уже бывает убрано, и сверкает сделанный из чистого серебра царский стол. И вот совершается возвышение артоса Пресвятой Девы. Маленький артос берется и полагается в золотой сосуд, называемый Панагиарион. Он чествуется гимнами и каждением, после чего раздается всем принимавшим участие в трапезе. Первым немного отщипывает Царь, а затем уже и все остальные. Во время этого последнего священнодействия поется Многолетие, а присутствующие ополаскивают рот немногим количеством вина. Царь же, удаляясь в свои внутренние покои, громогласно приветствует Великого Доместика:
– Многая лета, о Великий Доместик!
Сколько событий происходило в этом знаменитом зале девятнадцати Аккувитов за длительную историю Византии! Кроме этих официальных обедов, здесь собирались родственники умерших Императоров и при закрытых завесах зала совершали по ним траурные церемонии. Здесь происходило провозглашение многих Императоров. Здесь, наконец, великий Юстиниан, в продолжение всех двенадцати дней, от Рождества до Богоявления, совершал праздничные обеды и угощал всех дворцовых вельмож, отмечая Отверзение Врат, то есть освещение храма Святой Софии.
Часть III
1.
Но в царствование Льва Армянина такие величественные и благопристойные Рождественские праздники, увы, были омрачены пролитием царской крови в самом Святом Алтаре дворцовой церкви, во время праздничной Рождественской утрени.
Лев Армянин – страшный иконоборец, который, по словам Хроники Иоанна Зонары, «безо всякого стыда хотел поглотить всех тех, кто не подчинялся его нечестию; был настолько страшен и жесток к провинившимся, что даже за малейшие погрешности подвергал их величайшим наказаниям…». Ужасны и неслыханны пытки, на которые он посылал почитателей святых Икон и особенно архиереев и игуменов монастырей, так что справедливо пробудил он против себя гнев народа.
Однажды Царю был сделан донос, что «Михаил Заика, из Амории, получивший от него большую честь и возведенный им в Патриция и Комита Училища Аккувитов, который кроме остальных зол имел еще и язык дерзкий и бранный», составил против него тайный заговор.
Этот донос был сделан Царю в Навечерие Рождества Христова. Еще не успело стемнеть, как Михаил был схвачен и подвергнут суду в присутствии Царя. После долгого разбирательства судей, он был вынужден признать свою вину. После этого он был осужден на сожжение живьем в печи дворцовой бани. Тут же его схватили палачи и потащили в баню. За ними последовал и Царь, «то ли потому что никому другому не мог доверить наказание Михаила, то ли потому что страстно желал своими глазами увидеть его умерщвление».
Однако Царица, увидев, что уже наступает Великий день Рождества Христова, пришла в ужас от таковой поспешности, охватившей Царя. Она остановила то мертвенное молчаливое шествие и, бросившись к ногам Царя, вскричала:
– И это в самое Рождество! Таким ты стал безбожным? Итак, ты уже не почитаешь даже страшного Таинства Рождества Спасителя?
Странным образом, от этих слов умягчилось бесчеловечное сердце императора-иконоборца, и он отложил казнь осужденного на другой день.
Но, как только он отложил исполнение приговора о казни заговорщика, этого всегда подозрительного Монарха вдруг охватил неведомый и таинственный страх, так что он, согласно Хронике Зонары, сказал, обращаясь к Царице:
– Вот я доверился твоим словам. Но если хочешь, знай, и ты и твои дети, сколько зла за всем этим последует.
Вот так главный заговорщик спасся от неминуемой погибели. А Царь, заковав ноги осужденного в железные цепи, поручил его надсмотрщику тюрьмы, приказав ему хорошо охранять преступника. Ключи же от оков Царь оставил у себя для большей безопасности.
2.
Пришла ночь Рождества. Царь должен был присутствовать на утреннем праздничном богослужении, поэтому он удалился в свои покои, чтобы пораньше лечь спать. Но успокоиться было невозможно. Давние пророчества о том, что Лев будет убит в Рождество, не давали ему сомкнуть глаз. Особенно его тревожило пророчество Сивилл, представлявшее львенка, у которого на спине была начертана буква Х, сзади же некий вооруженный человек наносил копьем удар львенку в самую середину буквы Х. Это пророчество было истолковано, что Лев (львенок) будет убит в середину Х (Х – Χριστούγεννα, по-гречески Рождество Христово), то есть в разгар праздника Рождества Христова. Итак, не сумев заснуть, Император встал со своего ложа и спустился в темницу, тревожимый постоянным подозрением к заключенному. Там он увидел, что узник спит сладким и глубоким сном на своей койке, а надсмотрщик тюрьмы безмятежно храпит, лежа на полу. Разгневавшись на то, что в темнице такой покой и что как узник, так и надсмотрщик предпочитают сон бодрствованию, Царь, окончательно исполненный ярости, удалился.
Ночь уже подходила к концу, и приближалось время Утрени.
Как только Царь ушел, некий человек из помощников начальника тюрьмы, ставший свидетелем вышеописанной сцены, рассказал начальнику обо всем, что он видел, описав в ярких красках и гнев Царя. Тогда начальник тюрьмы немедленно разбудил Заику и рассказал ему, что произошло в темнице.
Неожиданный страх охватил обоих.
И тот, и другой начали обдумывать, что предпринять, поскольку понимали, что вскоре за гневом последует и решение подозрительного Царя, которое будет не в их пользу.
– Паппий, – внезапно прервал тягостные раздумья Заика, обратившись к начальнику тюрь-мы. – Наше спасение зависит от тебя. Если хочешь, мы можем не только избежать нависшей над нашей жизнью опасности, но и безопасно исполнить свои планы.
Тогда, немного подумав, начальник тюрьмы ответил:
– Делай, как знаешь, а я последую за тобой!
Немедленно аморейский узник и главный заговорщик против Царя пишет письмо другим участникам заговора, угрожая им, что если они не поспешат придти в эту ночь, как договаривались ранее, то он предаст их Царю, и им будет угрожать жестокая расправа.
3.
В ночь на Рождество, в то самое время когда царь Лев Армянин направлялся в храм слушать утреннюю службу Праздника, заговорщики, получив письмо Заики, собрались в Большом Дворце. Они договорились о том, чтобы, переодевшись клириками, попасть во Дворцовую церковь на службу, под рясами же спрятать кинжалы.
И правда, в тот момент, когда во Дворцовую церковь входили придворные псалты, чтобы принять участие в богослужении, одновременно с ними шли и заговорщики, которых невоз-можно было опознать под церковными облачениями. Сам Паппий сопровождал эту процессию. Войдя в храм, псалты встали в стасидии на хорах и начали петь стихиру на литии: «Небо и земля днесь да возвеселятся», а заговорщики спрятались в одном из углов храма, где свет радости не достигал их и откуда они, как из клетки, смотрели и не видели, как праздновалось Дворцовое Рождество.
Служба пелась в знаменитой церкви Фаросской Божией Матери, которая превосходила все другие дворцовые храмы богатством убранства и драгоценными священными сосудами. Эта церковь находилась совсем недалеко от Хрисотриклина, или Тронной залы, с которой она соединялась мраморным переходом.
Лев Армянин, надев по причине сильного мороза зимней ночи монашеский куколь, пришел в храм после Полиелея. «Имея же, – согласно Хронике, – громогласный голос, но тугой и грубый на ухо, Царь думал, что имеет прекрасный и мелодичный голос, и поэтому привык петь каноны на Утрене». Рядом с ним стоял старший священник, держа исон. Поскольку же и он по обычаю имел куколь на голове, было трудно разобрать, кто из них двоих Царь.
Заговорщики ждали условного сигнала, т.е. начала Седьмой песни канона, в которой боговдохновенным песнописцем Дамаскиным живо описывается жестокость Навуходоносора и его бесчеловечное решение сжечь в вавилонской печи презревших его дерзкие повеления трех Отроков. Этим заговорщики, как кажется, хотели подчеркнуть – и справедливо, – что Лев Армянин, по причине своего бесчеловечного отношения к почитавшим святые Иконы, является таким же тираном, как Навуходоносор.
Итак, когда началась Седьмая песнь, и Царь запел ирмос, написанный ямбическим размером:
Всецаря любовию уловлении отроцы,
Укориша безчисленно ярящася
мучителя злобожное языковредие…,
заговорщики, немедленно выбежав из темного угла, где они прятались, устремились к клиросу, крича, возможно, – Хроника об этом не упоминает – окончание ирмоса:
Имже повинуяся огнь многий, Владыце
глаголющим: во веки благословен еси.
И поскольку не было ясно, кто из двоих на клиросе Царь, они, обнажив свои кинжалы, по ошибке бросились на старшего священника: но он, сообразив, в чем дело, тут же снял куколь и показал свою плешивую голову, тем самым избежав верной смерти. Царь же, совершенно растерявшись, в ужасе вбежал в Алтарь и припал к подножию Святой Трапезы, моля о пощаде. Но заговорщики последовали за ним в Алтарь, к всеобщему изумлению знати, которая, как пораженная громом, стояла и наблюдала за неожиданно разыгравшейся страшной сценой. Тогда Лев Армянин, увидев неотвратимую опасность, схватил серебряное кадило и, махая им, попытался защититься и избежать гибели. Заговорщики с кинжалами в руках окружили его. Царь, однако, сражался довольно времени, противостоя нападавшим посредством кадила, с большой ловкостью отбивая наносимые ими удары. Но в конце концов, рука его, державшая кадило, была отсечена, – и сейчас же после того была отсечена и голова.
4.
Служба прервалась по причине великого потрясения и ужаса. Изведенный из темницы Михаил Заика был провозглашен царем, «имея еще на ногах своих железные оковы», как это потрясающе описывает хронограф. Дело в том, что еще не успели найти ключ от его оков, который, как мы говорили, убитый Царь хранил у себя для большей безопасности. Поэтому сторонники Михаила Заики были вынуждены разбить цепи, чтобы тот получил свободу.
------
PS. В книге еще были комментарии, разъясняющие византийские должности и названия одежд, упомянутые в рассказе. Если надо, могу поискать и добавить.
PPS. И еще просьба: если кто найдет ошибки или неточности, пожалуйста, напишите.
(Отредактировано автором: 28 Декабря, 2008 - 20:58:29) |
