Успение Божией Матери – это кончина Ее земной жизни. В чем же смысл праздника? Почему радуются христиане, когда, казалось бы, плакать надо? И христиане плачут, плачут вместе с апостолами, провожающими в последний земной путь чтимую всеми и любимую Матерь их Учителя. А радуются потому, что Матерь Божия обещала перед кончиной не покидать нас, но быть нашей небесной заступницей и молитвенницей перед Своим Сыном. Более того, после Своей блаженной кончины Она первая из земнородных удостоилась телесного воскресения в новом, преображенном и прославленном теле. И отныне Она становится Царицей Небеси и Земли, сидящей на престоле по правую руку от Своего Сына и Творца. Оттого наши слезы перемежаются и радостью, и надеждой на воскресение и блаженное бытие в райских обителях.
Об иконографии Успения Божией Матери писать очень трудно, потому что сам разговор о Приснодеве Марии подразумевает погружение в такие глубины, куда не осмеливались заходить самые маститые и самые духовные и опытные византийские богословы (а если и погружались, то не считали потом возможным разглашать). В страхе Божием останавливались перед тайной, которую поведать грешным людям было нельзя – последствия были бы совершенно предсказуемы. Тем не менее, какие-то намеки на тайну Богородицы (а это есть и тайна Церкви) у них кое-где прорывались – то кто-то словом обмолвится, думая, что все равно никто не поймет, то кто-то по вдохновению Божию напишет восхваляющий Матерь Божию гимн или молитву, в которой опять-таки прорвется на свет Божий великая тайна, не узнанная миром. А говорить или писать прямым текстом было опасно – иное знание способно опалить приступающего к нему без должного благоговения и страха Божия, и человек неглубокого ума и слабой веры может воспринять тайну Божию не так, как должно, даже увидеть в ней некое кощунство (поэтому дисциплина аркана в древней Церкви была совершенно оправданна – даже в отношении вещей куда более безобидных). Именно поэтому святые отцы настаивали, что познания Божественных тайн может сподобиться только тот, кто готов, кто очистил душу покаянием, как так, по слову Христа, лишь «чистые сердцем Бога узрят» – и не ослепнут, добавим мы. И далеко не все, что открывал им Бог, они обнародовали для общего, так сказать, пользования. С другой стороны, эти провалы в богословии, неразъясненные места приводили ко многим недоумениям и прямым ошибкам. И такие темные, неразработанные святоотеческой мыслью темы имеются до сих пор, и до сих пор у людей неравнодушных возникают вопросы «отчего?» и «почему?» и «откуда?».
Одного из таких «скользких» вопросов, боюсь, нам придется коснуться в связи с нынешней темой. Постараюсь обрисовать ее предельно осторожно.
А начнем разговор мы об иконографии праздника Успения с вещей общеизвестных, с того, что на поверхности.
Как известно, о Божией Матери в Евангелии говорится очень скупо и только в связи с Ее Божественным Сыном. Авторы Евангелий все свое внимание сосредоточили на Сыне Божием и нашем Спасителе, тогда как Матерь Его всегда скромно держалась в тени Своего великого Сына и казалась совсем незаметной. Известно лишь, что Промысел Божий избирает из всех людей чистейшую Деву, с помощью которой Слово Божие стало человеком, единосущным нам. И Мария Своим ответом «Се, раба Господня, да будет Мне по слову твоему» выступает от имени всего рода человеческого, как бы его представительницей. Только после Ее добровольного согласия Сын Божий берет Ее Себе в земную Матерь.
Однако ни о рождестве Ее, ни о кончине, произошедшей через несколько лет после Вознесения Ее воскресшего Сына в недра Пресвятой Троицы, когда ходившие по земле апостолы возвещали Слово Божие, ничего не сказано даже в Деяниях. Тем поразительнее та любовь и всенародное почитание, которыми окружили Марию христиане, назвав ее не только Божией Матерью, но и честнейшей херувим и славнейшей воистину серафим, то есть превыше сил небесных и лишь немногим менее Лиц Пресвятой Троицы.
Все подробности, которые мы знаем о земной жизни Богородицы, известны нам из Предания, записанного довольно поздно – не ранее 5-6 вв. Это Предание несколько восполняет пробелы в биографии Марии, которую любящие Свою Матерь верные стремились узнать как можно подробнее.
На самом деле термин «Богородица» в отношении Марии неточен и сильно отдает монофизитством. Ведь, строго говоря, Она родила Сына Божия по плоти, т.е. Богочеловека Иисуса Христа в двух природах, Слово Божие, но Слово Воплощенное. Осмелюсь сказать, что здесь Несторий был прав, именуя Марию Христородицей. Но вот тот факт, что это наименование было соборно осуждено и принято догматическое определение Марии как Богородицы (Феотокос) свидетельствует о том, что в сознании Церкви произошел переворот – от почитания Девы Марии просто как земной Матери Иисуса Христа к почитанию Ее в качестве Царицы Небесной и Матери Мира, присно рождающей Бога Сына в недрах Пресвятой Троицы. Но до этого надо было, во-первых, чтобы произошло соединение, слияние в сознании церковного народа образа Ее с образом Великой Матери, почитавшейся у разных народов под разными именами, которые были как бы Ее прообразами. Но, во-вторых, это было бы невозможно, если бы не свершившийся перед этим факт на небесах, осознание которого и произошло затем под воздействием Святого Духа Премудрости, живущего в Церкви. А именно: избранная от Бога за свою высочайшую чистоту, доброту и смирение Дева, которая дала добровольное согласие исполнить величайшую миссию помощницы Божией в деле спасения рода человеческого от греха и смерти, стать «орудием» воплощения Сына Божия, которая носила Сына не имея мужа (Иосиф был лишь Ее обручником) и не боясь при этом позора от людей, рождала Сына в жалком хлеву – в пещере, так как в нормальном доме для Нее не нашлось места, скрывала Младенца от преследований с риском для собственной жизни, питала Его грудью, любила и оберегала так, как ни одна земная мать; которая не только фактом наития на Нее Святого Духа и рождения Сына Божия, но и личными добродетелями стяжала всю полноту благодати и святости, возможную на земле падшему человеку, а уже после того удостоившаяся избрания от Бога; уже здесь, на земле ставшая выше самых высших чинов ангельских, по блаженной кончине Своей взята Сыном Своим на небеса душою, а затем – первая из земнородных – сподобилась и телесного воскресения, духом соединившись с высшим проявлением Божества в энергиях – с Великой Матерью Софией, ибо София и есть Дух Святой, энергия Божества, носящая в себе (выражаясь по-земному – «во чреве») Сына – Логос Божий, и вместе они – Сила и Знание, Любовь и Премудрость, Правая и Левая руки Бога Отца (по выражению свщмч. Иринея Лионского), небесный Андрогин, Ангел Великого Совета, соединение неслиянное.
Высокое наименование Бородицы, данное Марии Архангелом в день Блавещения как бы авансом, становится реальностью после ее блаженного Успения – не обычной смерти, уготованной для всех земнородных, но перехода в небесные обители, во славу Ее Божественного Сына, когда Она неслиянно соединяется с Софией и также становится предвечной Богородительницей, теперь уже явленной, во плоти.
Все мы призваны к обожению и усыновлению Христом, к воссоединению с Богом по благодати (или в энергиях), но у Матери Божией – путь особый. Собственно, Она уже проложила нам дорогу в райские обители, но если кто-то из нас и сподобиться оказаться где-то «на периферии круга» (по образному сравнению Аввы Дорофея), то Ее место – на небесном престоле, рядом с Сыном.
Здесь есть еще один интересный момент. Святые отцы, начиная со свмч. Юстина Философа и Иринея Лионского, любят именовать Матерь Божию Новой Евой, противопоставляя Еву «ветхую» и Еву «новую». Как преслушанием Евы первой грех вошел в мир, так послушанием Евы Новой Бог стал человеком и вошел в потомство Адама. И это сравнение вполне оправданно, так как сравнивать можно вещи однотипные. И действительно, двух этих Дев роднит общее свойство: как Ева стала Матерью всего сущего на земле, имея в себе, как и Адам, логосы всех людей, имеющих родиться в будущем, так и Мария стала через рождение Сына Божия – а сначала наитие на Нее Святого Духа с Логосом «во чреве» – носительницей логосов всех людей, живущих, умерших на протяжении истории и еще имеющих родиться на земле, воистину родной Матерью всех людей. И с тех пор Дух Святой Пречистую Деву-Мать не покидал. И вот здесь мы видим три женских лика, некое триединство женского аспекта Божества: абсолютно благой, святой и безтелесный «тезис» – София (Св.Дух в соединении с Логосом); антитезис – человеческая Дева Ева – созданная, как и Адам, в тонком сияющем теле, любимое создание Божие, которая должна была стать райской Матерью святых людей, но падшая и ставшая Матерью земной (как это гностики удумали, что пала София? – ума не приложу); и, наконец, Мария – земнородная Дева, сама доброта, любовь и скромность, преодолевшая с Божией помощью падшую природу, в которой родилась, как и все люди до и после нее, и пронизанная лучами благодати, Мать единственного Сына, но – Богочеловека, исполнение во всей полноте замысла Божия о женской половине рода людского.
Наименование Марии в день Благовещения Богородицей было залогом Ее всемирной славы и телесного восхождения Ее на небеса, но не просто в райские обители, но в некие пространства превыше умных сил, в неслиянном соединении со Св.Духом и Сыном Своим в энергиях (но, очевидно, не в недрах Пр.Троицы в Себе, т.е. пресловутой «четвертой ипостасью» Она стать никак не могла – все, как оказалось, сложнее). Все это и обусловливает прославление Пресвятой Девы как Богородицы и Богоневесты. Да, да, Богоневесты. Это и есть то, о чем не договаривают св. отцы, но проговариваются гимнографы («Земле благая, благословенная Богоневесто, клас прозябшая неоранный…») И вся иконография Успения Божией на том и простроена, и смысл имеет именно этот – переход Ее (в некотором роде как бы даже «пресуществление») от Девы земной в состояние Девы Небесной и Матери Мира, Ширшей неба, Царицы небеси и земли и – от Матери Божией к Богоневесте – намек на это мы видим на некоторых иконах, располагающихся в непосредственной близости от Успения. Совершенно очевидно, что Агнец-Христос коронует Марию уже не как Свою Мать, но как небесную (вернее, богочеловеческую) Супругу, олицетворение Церкви – Его богочеловеческого Тела, Единую с Ним Плоть и Кровь. Понятно, что такие тайны разглашать было нельзя.
А теперь от затянувшегося предисловия, без коего, однако, смысл иконографии Успения был бы ясен не до конца, перейдем к рассмотрению самих икон как произведений сакрального искусства, по мере возможностей передающих нам, грешным, сведения о священном событии, которое Церковь считает одним из величайших своих праздников – второй Пасхой, праздником победы над смертью, праздником жизни вечной.
Икон (фресок, мозаик и т.п.) Успения в православном мире великое множество. Тем интереснее узнать, что сама иконография появилась довольно поздно – только по окончании трагического для Империи иконоборческого периода. Самое раннее изображение, которое я нашла (если кто-то знает еще более ранние – прошу выложить на всеобщее обозрение и вразумление), это костяная пластинка 10 века. На форуме «Сирота» нашла упоминание о том, что есть в Грузии в монастыре Атени фреска 9 века, но фотографии ее там нет, и так я ее в интернете не нашла (опять же прошу выложить, если у кого есть). Так что остановимся пока на этой костяной пластинке.
Дело в том, что на иконах Успения обычно сосуществуют разновременные и разноплановые события, так что композиция может быть или довольно лаконичной или же очень сложной, даже грандиозной. Означенная костяная пластинка во всех этих смыслах – средняя. Помимо обязательных фигур почившей на ложе Богоматери и высокой фигуры Ее Сына, явившегося, чтобы забрать ее душу, а также апостолов вокруг смертного одра, здесь имеется ряд деталей, на которые сразу хотелось бы обратить внимание. Это, прежде всего, уже знакомые нам клеточки на покрывале, на коем лежит Усопшая, а также ящичек (тоже в клеточку) на полу около ложа. О них мы поговорим несколько позже, сейчас же просто отметим. Мне здесь больше всего нравится ангел наверху справа, несущий запеленутую душу Марии и уже как бы «влетающий» с ней в некое облако, усеянное крестами, призванное обозначать, очевидно, высший мир. Вообще пластинка замечательная, какая-то теплая и живая, исполненная в лучших традициях византийского искусства.
Живописным произведениям, посвященных Успению, поистине в православном мире несть числа. Постараемся выбрать из них самые интересные, в которых наряду с общими чертами есть что-то необычное, запоминающееся, ранящее душу. Поскольку сюжет предполагает множество фигур, то предпочтение мы будем отдавать произведениям монументального искусства – настенным фрескам, так как на большом пространстве их просто чисто технически удобнее разместить. Кроме того, стоя рядом с такой композицией в храме, создается впечатление участия в событиях, отсюда совсем другие переживания, чем глядя на икону, даже большого формата.
Начнем с мозаик, которых, в отличие от фресок и икон, сохранилось немного.
Первая – чудесная парная композиция в капелле Марторана в Палермо –
шедевр византийского мастера, подметившего очень по-человечески трогательную параллель: как Мария спеленала новорожденного Богомладенца – причем, пелены эти больше напоминают не обычный кусок ткани, в который заворачивают младенцев, а, скорее, лентия, которыми обвязывали в те времена покойников (такие же мы видим на восставшем из гроба Лазаре на всех иконах) – так теперь, как в зеркале (а две композиции на арке как бы смотрят друг на друга), все происходит наоборот: Сын Ее – Он же Ее небесный Отец – держит Ее душу на руках, как когда-то Сама Она Его носила. И душа Ее – спеленутый в такие же погребальные ленты младенец – рождается в жизнь вечную.
Отметим еще интересные детали: слева за головой святителя (очевидно, это Иаков Праведный – первый епископ Иерусалимской христианской общины) храм Гроба Господня – ротонда Константина с пристроенной к ней базиликой. Анахронизм сам по себе знаменательный. Отметим также узор на покрывале смертного одра Богородицы – опять клеточки, но теперь в виде отдельно расположенных ромбов с кружочками на концах. Этот клетчатый узор будет повторяться довольно часто, но поговорим мы о нем в самом конце нашего разговора об иконографии Успения.
(Отредактировано автором: 28 Августа, 2011 - 07:11:23) |
